109. Вселенная Георгия Гачева (Учительская газета, 1992, 31 марта)

Вселенная Георгия Гачева

Георгий Гачев в нынешней культурной ситуации – фигура странная и экзотическая... Внешняя его биограмма вполне, казалось бы, укладывается в бывший советский истеблишмент: доктор филологии, член Союза писателей, старший научный сотрудник академического института. Другая сторона тоже узнаваема: сын репрессированного в 30-е годы болгарина-политэмигранта, выпускник МГУ 1952 года, участник первых после сталинщины «оттепельных» философских кружков, обреченный при Брежневе на полное замалчивание.

Непривычно другое – почти аутсайдерская сокрытость в самого себя и свой жизненный труд. Гачеву за шестьдесят. Половину из них он пишет монументальный и лишь крохами напечатанный труд – «Национальные образы мира». На сегодня это шестнадцать объемных томов. Его кабинет в небольшой московской квартире набит папками с тысячами машинописных страниц.

Публикация их оказалась затруднительна и в бесцензурные времена. Кстати, не заметили вы, как почти неотличимы друг от друга стилистически советско/антисоветские времена?

До критики гачевских идей не доходило. Почти не доходило. Неприемлемой оказалась даже форма их изложения. Гачев соединил – ни больше, ни меньше, - личный дневник, в котором предается писательскому самопознанию, с ученым исследованием проблем культуры, языка, философии. Создал совершенно оригинальный жанр мыслительной исповеди.

Свой жанр Гачев называет экзистенциальной культурологией.

Такой способ мышления близок стилю двадцатого века – Василию Розанову, Павлу Флоренскому, Льву Шестову. В западной традиции это Паскаль, Ницше, Киркегор...

Нет, улыбается Гачев, советские обстоятельства позволили ему достичь экстремизма в самовыражении. И Розанов, и Паскаль, и даже Киркегор не сомневались, что напечатают свои книги. Любой эпатаж включал в себя норму мыслительного этикета. Разойдясь же с издательскими планами, Гачев вполне мог выбросить их из головы, они ему не грозили.

Еще в 60-е он ясно понял: Его «жизне-мысли» не соответствуют нормам ни советской, ни антисоветской печати. Он мог подчиняться лишь интимному ходу самой своей мысли.

Болгарско-еврейский полукровок, укорененный в русской культуре... Профессионально, в качестве личной судьбы он выбрал многообразие культур, несовпадение друг с другом национальных образов мира, путешествие за чужим как познание своего. Так начались интеллектуальные приключения Георгия Гачева. Трактаты о Франции, о Германии, об Америке, Индии поплыли внутри его дневника жизне-мышления.

Да и то сказать, можно ли придумать более экзистенциальную тему для размышлений нормального невыездного советского интеллигента, чем заграница? Мир иной – российскому?

Зная язык, опускается он в этимологические пещеры, вычисляет оптику заморского рассуждения, натягивает на себя с треском этикет с чужого плеча. Постигает притягательную для крепостного российского мыслителя разность человеческих культур. Да еще так прекрасно, насмерть ушиблен смыслом жизни. Хорошо-с!

В том и заключается искусство эксперта по непохожести, чтобы увидеть вещь как идею, услышать слово как живую жестикуляцию. Оценить особость быта, музыки, архитектуры, кухни, правил хорошего тона, способа ведения войн, любви и рассуждений, символику жеста и психологии чужого народа. И на его фоне понять истину народа собственного.

При казенном интернационализме всякое упоминание о национальной идее крамольно уже по определению. Но вот, казалось бы, крах – и такие национальные эмоции разгулялись, что тут бы и стать Гачеву пророком в своем отечестве. Тем более что им продуманы и описаны киргизский, армянский, казахский, еврейский, азербайджанский, русский образы мира.

Нет! Вот танки вводить – это привычно, это можно. Обсуждать же национальные проблемы – ни-ни. Попытался опубликовать Гачев в Эстонии у своих добрых друзей заметки об эстонском национальном космосе, так даже обиделись. Как это ты, русский, можешь нас понять? Мы что, сами себя не понимаем, а ты нас понимаешь?

Тем более что и не поймешь из его книг, за кого он, собственно: за «нас» или, может быть, за «них»?

Только что в издательстве «Новости» вышла книга Георгия Гачева «Русская Дума» - портреты русских мыслителей от Пушкина до Лосева. Есть в ней такой пассаж: «Встретился мне на днях один мой добрый знакомый из чистопородных русских – и говорит: «Книжку твою купил, интересно, конечно. Но пишешь ты как-то странно: вроде на русском, а не по-русски... Все-таки чувствуется – не НАШ».

Конечно, не «наш». А чей? Чьей может быть свободная мысль?

А сюжет с еврейством отчего так страстен в России? – пишет он в «Национальных образах мира». – Когда миллионы дворян и интеллигентов были изгнаны из России святые места интеллигенции волей-неволей заняты были юркими евреями из местечек – пока-то прочухается русак с его замедленным, по природе – берлоге, темпоритмом!.. Вот и стало тут еврейство законничать, а закон-то знали – как Тору и Талмуд, и выработали из марксизма и социализма идеологию начетническую, буквалистскую, что оцепенила умы... Однако в верхних слоях атмосферы – в Духе, в Культуре, в литературе, искусстве и науке – еврейский Ренессанс, что совершился в советские годы, - многое ценное внес в культуру России и мировую. Но – трагедия, грехи, недоразумения, счеты!»

Спорно? Обидно? Столь же заденут кого-то рассуждения о русском этносе, обессилевшем в центробежном имперском устремлении от закрепостившего его «своего».

Но не спорим. Не спорим, равнодушные да держащие в уме свою тяжкую, как застоявшийся кулак, думу.

Вот и держат Гачева вдалеке не только от печатного станка, но и от аудитории. Возможность впервые высказать свои идеи он получил лишь осенью прошлого года. В университете Уэсли, штат Коннектикут, США.

Еще в середине 70-х Г. Гачев написал интеллектуальный детектив «Американский образ мира, или Америка глазами человека, который ее не видел». Написал книгу-миф, смоделировав общую картину американского Космо-Психо-Логоса. Спустя пятнадцать лет сравнил сочиненное с действительностью.

- Многое было трудно представить. Этот их образ жизни в особняках среди тщательно оберегаемой природы. Эти необыкновенные дороги. Вообще все блестящее глянцевое покрытие американской цивилизации. Американцы абсолютно естественны, динамичны, но настолько экстравертны, что производят впечатление существ даже вроде бы и бессознательных, каких-то плоскостных по сравнению с нами.

- Что же вы преподавали студентам?

- Два курса. Один – на английском: о национальных образах мира. После вводных лекций о своей теории Космо-Психо-Логоса я давал национальные портреты Италии, Германии, Франции, Индии, России, Америки... Это была панорама различных систем ценностей в отношении друг к другу. Особенные споры, конечно, возникали, когда я рассказывал о них самих.

Американские студенты очень раскованны, свежи в восприятии, мозги их незаталмуженны. Но они крайне мало читают. Настроены исключительно на то, что модно. Поэтому основной пласт классики проходит мимо них. Профессиональный философ может никогда не читать ни Канта, ни Платона. Но в своей узкой области – он знаток!

Второй курс был для тех, кто изучал русский. Надо было дать им прочувствовать советский миф. Но как им понять это обольщение коммунизмом? Как понять великую утопию, создавшую «большой стиль» эпохи?

В том городе, где находится университет, живет Юз Алешковский, с которым мы очень мило общались. Однажды к нему приехали Борис Парамонов с радио «Свобода» и поэт и профессор Лев Лосев. Я спрашиваю у них: посоветуйте, что мне дать студентам из «советчины», чтобы показать ее изнутри?

Борис Парамонов говорит: «Пой им песни».

Вот я и пел. Дунаевского пел, «Гренаду» Светлова, военные песни. Ну и, конечно, Маяковский, «Педагогическая поэма», «Как закалялась сталь», книги о войне и – закат: «Один день Ивана Денисовича» и А. Синявского – «Что такое социалистический реализм».

- Вы уехали из Советского Союза 19 августа, в день путча. Вернулись – в СНГ! – 2 января, в первый день рынка, то бишь отпуска цен. Ваше мнение о происходящем?

- Россия это мамонт. В то время, как все остальные – германский волк, английская собака, французская лиса – вполне нормальные средние млекопитающие. Их жизненные ритмы, пульс, кровообращение совсем другие, нежели у мамонта или медведя, которому к тому же еще нужно долго спать. Все процессы в России должны, по сути, происходить раз в десять дольше, чем в других странах. Мы же, вступая в контакты с Западом, воспринимаем их ритм. И видим сейчас, какое это мучительное безумие, когда совершенно одуревший бывший советский человек мечется, потеряв всякое представление о ценностях и последовательности любых действий.

На нас обрушились принципы рыночной экономики, в которой мы ничего не смыслим. Я, допустим, считаюсь культурным человеком. Но я совершенно не знаю, какие законы я должен в подобном обществе исполнять и какие законы существуют относительно меня, то есть свои права не знаю. Более того, подозреваю, что таких законов у нас и нет. Они не выработались исторически.

И вот я, совершенно необразованный в экономике человек, кричу: даешь рынок! Конечно, можно наблюдать по телевизору, как забивают коммунистического быка. Но вот забили. И что? Оказалось, что все мы находились внутри него.

Сам я был во фронде к власти, в состоянии тайной свободы. Но на кого были рассчитаны мои многопудовые интеллектуальные романы, моя экзистенциальная культурология? Кто их сейчас напечатает или будет читать? Я в растерянности. Или, как писал Есенин, мне «задрав штаны, бежать за комсомолом»?

Россия больше других нуждается в эволюции, а нас словно злой рок бросает в очередное «до основанья, а затем!» В Америке меня поразил последовательный эволюционный тип развития. Триста лет страна продвигалась в одном-единственном направлении. А до этого было еще пять веков английского индивидуализма, хартия вольности, пуритане, йомены, частная собственность.

Мы же в один только нынешний век имеем четыре катастрофы. Революция, коллективизация, война, перестройка. Фундаментальные разрывы. Посмотрите, что сейчас происходит.

Ясно, что никакой нормальной рыночной экономики у нас не будет. Да и нигде нет этой абстрактной схемы в чистом виде. Везде она прдолжает местные культурные традиции.

В нашем же диалоге народа-мамонта с государством, подгоняющим его под западные мерки, может быть только уродливый и неестественный симбиоз, мучительный для обоих. Невероятными усилиями и жертвами мы создадим лишь нового монстра!

- Но ведь хочется и нам жить, «как люди».

- Есть два варианта хорошей жизни. Первый – иметь много денег. Ради этого вкалывать. Удовлетворять много потребностей. Ради чего американец тратит столько сил? Чтобы включить вечером телевизор и смотреть рекламу еды без холестерола? Право, не знаю...

И второй путь – сокращать потребности. Не класть на них свою жизнь. Это принцип Сократа, принцип Декарта, наконец, принцип Ивана-дурака. Довольствоваться малым.

Как ни странно, в советской системе, когда она стала смягчаться, потеряла свой репрессивный характер, мы имели этот идеал. У нас было достаточно еды, чтобы не умереть с голоду. Достаточно одежды, чтобы не ходить голыми. Мы разрушили это особое сочетание своей жизни, как всегда погнавшись за чужим. Мы ведь и так потихоньку двигались в этом направлении. Что такое коррупция, как не ползучая капитализация? Что, Рашидов или Кунаев намного хуже какого-нибудь Онассиса? К тому же они чувствовали какую-то ответственность за предыдущие семьдесят лет! А нынешние? – Да хоть с голоду помирайте! Спрашивайте с тех, кто вами управлял! – Да вы же и управляли!

Когда я вернулся и увидел полный обвал, который еще тогда начинался, я пришел к выводу, что надо было не ломать, а реформировать постепенно. Но что получилось, то получилось. Нужно воспринимать это как реальность.