Цветаевский кристалл

И в письмах она ни на кого не похожа

 обложка Цветаевой

книга

Игорь Шевелев

 

Это продолжение «цветаевской» серии книг «Вагриуса», выходящей уже несколько лет кряду. На сей раз речь идет не о любовной или семейной переписке, а о деловой и бытовой. Но Марина Цветаева и в делах, и в быту не похожа ни на кого, кроме себя. К тому же, время переписки – особо драматичное: середина 30-х годов. Ее муж, Сергей Эфрон, стал тайным агентом чекистов, и для эмиграции имя Цветаевой оказалось запятнанным причастностью к «советскости».

 

Цветаева была между молотом и наковальней. Отказаться от мужа, чье участие в убийстве «невозвращенца» Рейсса, было почти доказано, она не могла: «Любимых не предают». Носить на себе клеймо «советской» было столь же отвратительно. Более того, и то, и другое - неправда. Уезжать в СССР, на чем настаивали муж и дочь, невыносимо, хоть она и не могла представить, что ее там ждет. Оставаться же было негде и не с кем. Большего тупика и ловушки представить себе нельзя. Ни денег, ни друзей, ни будущего, - ничего.

Это самое общее, «хрестоматийное» знание ее биографии. В реальности продолжалась жизнь, полная десятков и сотен связей с людьми. В частности, в самом лучшем эмигрантском журнале «Современные записки» печаталась проза Цветаевой, ее стихи, ее воспоминания, посвященные Волошину, Белому, Кузмину, автобиографические очерки. Выплачивались гонорары, с трудом, но сводились концы с концами, приходилось сглаживать острые углы в отношениях с «нужными людьми», быть «как все».

Корреспондент Марины Ивановны – один из трех соредакторов «Современных записок» - врач и бывший эсер Вадим Руднев. Времена для издания тоже не самые вегетарианские, - мировой экономический кризис и, как следствие, обнищание эмиграции. Деньги на каждый номер, - издание, начавшись в 1920 году, дотянуло до 1940-го, став литературным памятником русской культуры, - деньги приходилось доставать с превеликим трудом. Объем журнала предполагал сокращения текстов, в том числе, и цветаевской прозы, из-за чего возникали тайные обиды, неловкие закулисные ситуации, вырывавшиеся подавленными конфликтами.

Пару десятилетий назад любая цветаевская обида казалась однозначным преступлением не ценящей и не понимающей ее эмигрантской «черни», - как можно было обижать Марину Ивановну! Все ее супротивники однозначно глядели гадами. Сегодня, столкнувшись с реальной издательской ситуацией, мы точнее понимаем, как единственный солидный журнал «русского Парижа» должен был вместить Набокова, Бунина, Осоргина, Ремизова, Цветаеву, Шмелева, Алданова и все остальную живую классику русской литературы ХХ века. Понимаем, но по-прежнему, не прощаем. Будь журнал потолще, да редактор добрее, Цветаева, глядишь, больше бы и написала. «Моя уступчивость была только столбняком отчаяния», - пишет Цветаева, оценивая так нужду печатать очерк о Волошине с принятыми сокращениями редактора, которые потом дезавуировала своими письмами третьим лицам. Тем самым, оскорбив Руднева и вынужденная им к нелегким объяснениям. А ведь жутко были нужны новые авансы от него…

Приходилось называть «милым», а в письме Вере Буниной вопрошать: «А он не – просто дурак?» Неприлично? А читать чужие письма, как мы, не приличнее? Лучше не судить, а прислушаться хотя бы к стилю подробного и деликатного выяснения отношений между несовместимой правотой обеих сторон. Финансовая катастрофа нависала и над поэтом, и над журналом. «Доколе буду сопротивляться очевидности невозможности здешнего существования – не знаю. Одним здесь духовно нечем жить, а мне – физически» (М. Цветаева). – «Получил ваш SOS. Выскреб до дна тощую кассу и посылаю Вам – что могу, но, конечно меньше того, что Вам надо и на что Вы, вероятно, рассчитывали» (В. Руднев).

Меньшая часть переписки Цветаевой с Рудневым была известна и напечатана раньше. В книгу вошло еще более полусотни писем, копии и черновики которых были обнаружены недавно в архиве Лидского университета, за что спасибо его хранителям.

В каком-то смысле книга может войти в будущую серию «Цветаева и ее современники», наподобие пушкинских современников. Особо нового знания о Марине Цветаевой читатель вряд ли обретет, хотя, понятно, что любое ее письмо бесценно. А вот фигуры людей, окружающих ее в эмиграции становятся объемнее. Старый эсер Вадим Руднев (1879-1940), ровесник Сталина и Троцкого, о котором в приложении рассказывают друзья и современники, был одним из тех, кто составлял человеческую среду, в которую была погружена волею судеб Цветаева, и уже потому он представляет интерес. Ибо по гениальным стихам поэта само время его будет восстановлено лучше и точнее, нежели по дошедшим до потомков биографическим скелетам. Поэзия – это не затрагиваемый временем магический кристалл, вокруг которого и остается некое подобие земной вечности.

 

Марина Цветаева, Вадим Руднев «Надеюсь – сговоримся легко». Письма 1933-1937 годов. М.: Вагриус, 2005, 208 стр.

 

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи